В этом году исполняется 100 лет со времени событий, связанных с процессами «по изъятию церковных ценностей». Это один из важных этапов стояния нашего народа и духовенства за веру и Церковь Русскую.
Весной 1921 г. в РСФСР начался голод в 34 губерниях России, пострадавших от засухи, особенно страшный на Южном Урале и в Поволжье. Голодало в общей сложности около 30 миллионов человек и около миллиона скончалось. Таков был один из страшных результатов гражданской войны и политики военного коммунизма, которую большевики проводили в 1918-1921 годах. Сводки тех лет пестрели сообщениями о самоубийствах на почве голода и даже случаях людоедства. Вместе с тем, людей, умерших от голода, могло бы быть значительно меньше, если бы большевистское руководство действительно было заинтересовано в оказании голодающим своевременной помощи.
Долгое время господствовала официальная версия, согласно которой Церковь противилась передаче своих ценностей, предназначавшихся властью для оказания содействия голодающим. В действительности все было иначе. Патриарх Тихон обратился к российской пастве, к народам мира, к главам христианских церквей за границей с призывом о помощи. Уже в начале июня 1921 г. он просил о скорейшей помощи Епископа Нью-Йоркского и Архиепископа Кентерберийского: «Промедление грозит бедствиями, неслыханными доселе. Высылайте немедленно хлеб и медикаменты», писал он им. В августе того же года Святейший Патриарх основал Всероссийский церковный комитет помощи голодающим. В феврале 1922 г. он снова выступил с обращением о помощи голодающим. В церковно-приходские общины и советы поступило патриаршее послание с разрешением и благословением жертвовать на нужды голодающих драгоценные церковные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления. Все это свидетельствовало об усилиях Церкви поддержать страждущих от массового голода людей, но набирающее силу православное движение помощи голодающим не входило в политические планы власти. Не церковная помощь голодающим была нужна безбожным властям, а повод для широкомасштабных гонений против верующих.
Говоря о сути антицерковной кампании 1922 г., можно отметить, что голод стал поводом, который безбожная власть использовала «для тотального наступления на Церковь», большевики под видом помощи голодающим предприняли попытку ограбить и уничтожить Церковь вообще.
В.И. Ленин в своем письме членам Политбюро, написанного во время этой антицерковной кампании, рекомендовал: «…мы можем и должны именно теперь произвести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления… чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше… Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать».
В 1921 г. Политбюро принимает решение «применять к попам высшую меру наказания» и руководство ВКП(б) «развязывает настоящий террор против Церкви». Послание Ленина положило начало «процессам церковников» по всей стране.
Начались нападки на церковных иерархов, обвиняющие их в безразличии к бедствиям народа, и в конце февраля 1922 г. был издан декрет ВЦИК о порядке изъятия церковных ценностей, несмотря на то, что Церковь добровольно отдавала эти ценности для помощи голодающим, кроме священных предметов, употребляемых для богослужебных целей, так как это во все века воспрещалось канонами Вселенской Церкви и каралось как святотатство.
В ряде городов большевиками организуются показательные процессы над священнослужителями, которые не отдавали богослужебные сосуды. В связи c этим большевиками было сфабриковано 250 дел. Только к середине 1922 г. уже состоялся 231 судебный процесс, на скамье подсудимых оказалось 732 человека, многие из них впоследствии были расстреляны.
Изъятие церковных ценностей должно было по плану Ленина создать фонд в «несколько сотен миллионов рублей». В этом заключался экономический аспект кампании. Но был еще и политический. В ходе изъятия, по словам Ленина, решено было «дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий». В Москве, Петрограде, Шуе, Иваново-Вознесенске, Смоленске, Старой Руссе состоялись судебные процессы с последующими массовыми расстрелами духовенства и других участников сопротивления изъятию ценностей.
26 апреля 1922 г. в Москве, в здании Политехнического музея, открылся процесс, на котором судили 20 московских священников и 34 мирянина по обвинению в подстрекательстве к беспорядкам при изъятии церковных ценностей.
Трибунал приговорил 11 обвиняемых к расстрелу. После вынесения приговора Патриарх Тихон обратился с письмом к председателю ВЦИК тов. Калинину «о помиловании осужденных, тем более что инкриминируемого послания они не составляли, сопротивления при изъятии не проявляли и вообще контрреволюцией не занимались».
ВЦИК помиловал шестерых человек, а пятерых: протоиереев Александра Заозерского, Василия Соколова, Христофора Надеждина, иеромонаха Макария (Телегина) и мирянина Сергея Тихомирова, расстреляли в камерах Лубянки. «Для меня лично смерть не страшна, – говорил священномученик Александр Заозерский, – я верую, что Господь каждому шлет умереть тогда, когда надо». А преподобномученик Макарий сказал перед смертью «Жду не дождусь встречи с Господом моим Христом».
16 июня 1922 г. прошел процесс над «петроградскими церковниками», на скамье подсудимых оказалось 86 человек, – весь цвет петроградского духовенства, среди них священномученик Вениамин (Казанский), митрополит Петроградский (расстрелян 13 августа 1922 г.) и наиболее церковно-активные миряне. В результате процесса 10 человек приговорили к расстрелу, большинство обвиняемых – к разным срокам лишении свободы со строгой изоляцией, 22 человека были оправданы.
В целом, за период 1921—1922 гг., по данным известного историка М.И. Одинцова, большевики изъяли у Церкви священные предметы и драгоценности на сумму свыше 4,5 млн. золотых рублей (33 пуда золота, 24 тыс. пудов серебра и несколько тысяч драгоценных камней).
«До сих пор не решен вопрос – а куда пошли эти ценности?». На основе документов и материалов ведомств, которые руководили кампанией по изъятию церковных ценностей и распределяли их, был сделан вывод о том, что «ни одной копейки из изъятых церковных ценностей не было потрачено на голодающих». В период борьбы с голодом все эти ценности находились в Госохране и других хранилищах, за короткое время их невозможно было перелить в слитки и продать за рубеж, тем более что спроса на церковное серебро не было ни за границей, ни на внутреннем рынке. Только в 1923–1925 гг. их удалось частично реализовать, большая же часть церковного серебра пошла на производство монет. Судьба ценностей решалась в межведомственных интригах и с помощью «двойной бухгалтерии», а иконы, которые тоже изымали десятками тысяч, госорганы продавали хозяйственным организациям просто как доски, из которых делали двери, туалеты, коробки и т.д. Главной задачей власти была не помощь голодающим, а борьба с Церковью. В государственных архивах хранится большое число документов, касающихся взаимоотношений власти и Церкви, в том числе и документы 8-го Ликвидационного отдела.
Наркомюста, названного так, потому что перед ним была поставлена задача ликвидации Церкви. Эти документы свидетельствуют о целенаправленном гонении на Церковь со стороны большевистской власти и репрессиях против духовенства. При этом силой отобранные у Церкви средства пошли отнюдь не в фонд помощи голодающим, а прежде всего на укрепление режима и финансирование мировой революции. В ноябре 1921 г., в самый разгар охватившего страну голода, на нужды компартии Германии советское правительство выделяет 5 млн. марок, а на развитие революции в Турции отводится 1 млн. рублей золотом. В марте 1922 г. в бюджет Коминтерна было внесено в общей сложности 5 536 400 золотых рублей. На помощь же голодающим советским правительством было выделено немногим более 1 млн. рублей.
По признанию официальной прессы в связи с изъятием церковных ценностей в России произошло 1414 кровавых эксцессов. На конец 1922 г. по суду было расстреляно 2601 человек из белого духовенства, 1962 монашествующих, 1447 монахинь и послушниц. Сам Святейший Патриарх был арестован по делу московских священников и находился под домашним арестом на Троицком подворье, а затем в Донском монастыре. Но если говорить о жертвах внесудебных расправ, то в этот период было уничтожено не менее 15 тыс. представителей духовенства. Всего в 20−30-е годы было убито более 200 тыс. служителей церкви. Около полумиллиона священников были брошены в тюрьмы или отправлены в ссылку. Гонения на Церковь сопровождались преследованиями и запугиванием православных христиан.
В течение 20-х годов православное духовенство подвергалось постоянным гонениям со стороны властей. Практически не было ни одного архиерея, не подвергавшегося арестам, ссылкам, допросам. При каждой высылке высылаемого сперва арестовывали и содержали в тюрьме более или менее продолжительное время, а затем этапным порядком препровождали на место ссылки. Причем высылаемые духовные лица перевозились в тюремных вагонах вместе с уголовными преступниками и в течение всей дороги подвергались бесчисленным издевательствам, а иногда ограблению и побоям. Часто репрессии проводились даже без предъявления какого бы то ни было сформулированного обвинения.
Дальнейшее наступление на Русскую Православную Церковь ознаменовалось усилением кампании безбожников, а нарастающие темпы индустриализации всколыхнули в стране «антиколокольную» кампанию. Вслед за снятием колоколов разрушению подвергались и храмы.
В этом году наша страна вспоминает еще один трагический юбилей своей истории. Это 85 лет с начала массовых расстрелов на печально известном Бутовском полигоне.
В настоящее время известны около 1 тыс. человек, расстрелянных на Бутовском полигоне за исповедание православной веры, к лету 2003 г. 255 из них канонизированы Русской Православной Церковью. На территории России нет другого места, где почивали бы мощи такого многочисленного Собора святых.
Бутовский полигон находится на земле бывшей усадьбы Дрожжино, известной с XVI века. Последним хозяином усадьбы был И.И. Зимин. После Октябрьской революции имение и конный завод при нём были конфискованы в пользу государства, завод поставлял лошадей внутренним войскам. До середины 30-х годов в Бутове размещалась сельскохозяйственная колония ОГПУ.
В конце 1935 – начале 1936 г. на территории бывшего имения Зиминых оборудовали стрелковый полигон «Бутово», где сразу же начали проводиться расстрелы и захоронения репрессированных лиц. Летом 1937 г. по распоряжению Сталина был разработан приказ о расстреле в течение четырех месяцев всех находящихся в тюрьмах и лагерях исповедников. Был расстрелян священномученик митрополит Петр (Полянский), проведший в тюрьмах и ссылках 12 лет. Приговор был приведен к исполнению 10 октября 1937 г. Массовые расстрелы 1937-1938 гг. стали следствием решений Политбюро ВКП(б) от 2 июля 1937 г. и вытекавших из них приказов наркома внутренних дел Н.И. Ежова о борьбе с «врагами народа», в том числе с «церковниками».
Расстрелы на Бутовском полигоне производились по постановлениям внесудебных органов: «тройки» Московского УНКВД, реже – комиссии, состоявшей из наркома внутренних дел и прокурора СССР – «двойки». Предписания на расстрелы подписывал начальник УНКВД Московской области.
На Бутовский полигон осужденных доставляли из московских тюрем: Таганской, Сретенской, Бутырской, а также из районных тюрем Московской области и из Дмитлага – огромного лагерного объединения, предназначенного для строительства канала Москва-Волга (узниками этого лагеря были также сооружены стадион «Динамо», Южный и Северный (Химкинский) порты Москвы, жилые комплексы и многое др.). С августа 1937 по октябрь 1938 г. здесь были расстреляны и похоронены 20 тыс. 765 человек.
После прибытия на Бутовский полигон осуждённых заводили в барак якобы для санобработки. Непосредственно перед расстрелом объявляли приговор, сверяли данные и наличие фотографии. Случалось, что казнь откладывали из-за каких-либо разночтений в документах. Приведение приговора в исполнение осуществляла одна из «расстрельных команд» – группа из 3-4 офицеров спецотряда, как правило, людей со стажем, служивших в органах ОГПУ-НКВД со времён гражданской войны, имевших правительственные награды. В дни особо массовых расстрелов число исполнителей, очевидно, увеличивалось. На казнь из барака выводили по одному, каждый палач вёл свою жертву к краю рва, стрелял в затылок с расстояния не более метра и сбрасывал тело в траншею.
Первое время расстрелянных хоронили в небольших ямах-могильниках, которые копали вручную. С августа 1937 г., когда казни в Бутове приняли невиданные в мировой истории масштабы, экскаваторы карьерного типа выкапывали для этих целей рвы в количестве около 13, общей протяженность примерно 1 км, шириной 4,5-5 м и глубиной в 3,5 м.
За день в Бутове редко расстреливали менее 100 человек, бывали дни (как, например, в феврале 1938 г.), когда казнили более 500 человек в день. В один из таких дней из пятисот человек 75 были священниками и монахами. Иногда, очевидно, приговоренных расстреливали в московских тюрьмах, а на Бутовский полигон привозили только для захоронения.
Большую часть расстрелянных на Бутовском полигоне составляли крестьяне и рабочие Москвы и Подмосковья, которых зачастую арестовывали и казнили семьями, включая подростков и стариков. Подавляющее число жертв были беспартийными. Под категории «социально опасных» и «социально вредных элементов», осужденных и расстрелянных на Бутовском полигоне, подпадали самые разные люди: родственники ранее осужденных, бывшие царские министры, нищие, уличные торговцы, гадалки, картежники.
В январе 1938 г. с санкции властей началась тайная расправа над инвалидами: в феврале-марте того же года было расстреляно 1160 инвалидов.
Большинство казнённых на Бутовском полигоне были русскими (более 60%), затем следуют свыше 60 национальностей, в т. ч. граждане других государств: Германии, Польши, Франции, США, Турции, Японии, Индии, Китая и других.
На Бутовском полигоне были замучены 739 священнослужителей Русской Православной Церкви, среди них: 1 митрополит, 2 архиепископа, 4 епископа, 15 архимандритов, 14 игуменов, 541 священник, 60 диаконов, 82 монаха и монахинь.
За веру на Бутовском полигоне были расстреляны 219 мирян (псаломщики, чтецы, регенты, певчие, церковные старосты, иконописцы, члены церковных советов, уборщицы храмов, церковные сторожа). В числе казнённых в Бутове «церковников» – 59 старообрядцев, 4 муллы и 1 раввин, множество баптистов и других верующих, принадлежавших различным протестантским и другим толкам.
Почти всем, проходившим по церковным делам, предъявлялось обвинение по 58-й статье УК РСФСР. Поводы для обвинения могли быть разные: «сохранение церкви и насаждение тайного монашества», «богослужения на дому», «недоносительство», «помощь ссыльному духовенству», приют бездомных священнослужителей или, напр., такое абсурдное обвинение: «клеветал, что церкви закрываются, священники арестовываются».
11 декабря 1937 г. на полигоне Бутово был расстрелян митрополит Серафим (Чичагов). В последний день страшного 1937 г. был расстрелян один из выдающихся исповедников Православия архиепископ Фаддей (Успенский). Один за одним уходили из жизни иерархи, увенчав свой исповеднический подвиг пролитием крови за Христа. Год «Великой Чистки» и последующий за ним 1938 г. были самыми страшными для духовенства и мирян – 200 тыс. репрессированных и 100 тыс. казненных. Был расстрелян каждый второй священнослужитель.
В том же 1937 и последующих страшных годах судили и расстреливали верующих и священников во многих городах и весях нашей многострадальной Родины. Много обвинительных приговоров: ссылок в лагеря и расстрелов было и в нашей области. Хочется рассказать хотя бы о двух священниках Новосибирской епархии, ныне канонизированных, т.е. прославленных в лике святых новомучеников и исповедников Церкви Русской.
В 1924 г. священник Николай Ермолов был назначен настоятелем Никольской церкви села Ордынского Новосибирской области. В этом храме отец Николай прослужил до своей мученической кончины. В 1933 г. Ордынским сельсоветом на отца Николая был наложен налог: он должен был в трехдневный срок сдать государству сто килограммов мяса. Непосильный налог очень часто становился предлогом для того, чтобы лишить священника права совершать богослужение в церкви, или арестовать. Конечно, выполнить это требование отец Николай не мог и был арестован. В заточении он пробыл два месяца.
Во время очередной волны страшных гонений на Церковь протоиерей Николай Ермолов вновь был арестован 27 июля 1937 г. и переведен в тюрьму в Новосибирск. От него выбивали признание в том, что он создал контрреволюционную группу, требовали назвать имена сообщников в борьбе против советской власти. Но о. Николай мужественно отвергал всякую клевету. «Руководителем повстанческой контрреволюционной организации я не состоял и даже об этой организации ничего не знал и не слышал и контрреволюционной деятельностью никогда не занимался», — твердо отвечал на все провокационные вопросы следователей о. Николай.
21 сентября 1910 г. о. Иннокентий Кикин был рукоположен во священника к Никольской церкви села Нижне-Каменского Барнаульского уезда (ныне — Ордынский район Новосибирской области), где прослужил до самого своего ареста в 1937 г.О. Иннокентий был арестован 28 июля 1937 г. и также переведен в тюрьму в Новосибирск. Священника Иннокентия Кикина обвиняли в контрреволюционной связи с о. Николаем Ермоловым, а также в том, что он провел у себя в храме собрание прихожан «с целью срыва антирелигиозной беседы, проводимой сельским активом». Эта «антирелигиозная беседа» была проведена властями для того, чтобы подготовить закрытие в селе церкви, а о. Иннокентий, напротив, срочно организовал ее ремонт. На ремонте храма работали даже жители соседних деревень.
Они были друзьями эти два священника, оба служили на сельских приходах, оба пытались отстоять свои храмы и спасти их от закрытия и поругания. «Мой арест был необходим, потому что без меня легче отобрать церковь, так как теперь среди верующих не осталось человека, знающего законы, — сказал о. Иннокентий, — и для этого меня и арестовали». 1 октября 1937 г. Тройка НКВД приговорила обоих священников к расстрелу. Священники Николай Ермолов и Иннокентий Кикин были расстреляны 26 октября 1937 г. в Новосибирске и погребены в общей безвестной могиле. Прежде чем говорить о значении подвига новомучеников нужно сказать о том, что такое мученичество и какое оно имеет значение в христианской Церкви. Дело в том, что славянское слово "мученик" не отражает всей полноты этого явления, а показывает только одну его сторону - страдание и смерть. В греческом языке слово мученик (мартирос) имеет и иное значение: "свидетель". Своей смертью он утверждает самую главную истину – Христос победил смерть, Он воскрес, и, умирая с Ним, мы не умираем, а наследуем жизнь вечную. Бесспорно, мученичество Церковью всегда признавалось особым видом святости. Как в древности, так и в новое время не все способны были «даже до смерти» свидетельствовать о своей вере в Бога.
Ни для кого не секрет, что верующие люди в те годы не испытывали симпатии к советской власти, так как она заняла атеистическую богоборческую позицию. Но одно дело – не благорасположенность и совершенно другое – контрреволюционная деятельность.
Одной из отличительных черт страдальческого пути новомучеников была зачастую сопровождавшая их подвиг полная информационная пустота. Когда человека забирал среди ночи «черный воронок», то никто не знал, куда его увезли, что с ним будет, и будет ли он жить вообще. Это понимал в те года «и стар, и мал», поэтому никто даже не надеялся на то, что об его трагической судьбе кто-нибудь когда-либо узнает. Видимо по этой причине в те годы среди верующих было принято просить друг у друга прощение, перед тем как лечь спать: «Прости, Христа ради», ведь каждая ночь могла стать последней. Причем советская власть не взирала ни на возраст, ни на пол, ни на социальное положение верующего. К примеру, в Соловецком лагере особого назначения (СЛОН) за исповедование своей веры в Бога были расстреляны два юнги подростка 12 и 14 лет.
Отношение органов репрессивной власти к служителям Церкви и верующим было однозначно негативным и враждебным. Человек обвинялся в чудовищных преступлениях, и цель обвинения была одна – добиться любыми способами признания вины в антигосударственной или контрреволюционной деятельности. Большинство клириков и мирян отвергали свою причастность к такой деятельности, не признавали ни себя, ни своих близких и знакомых, и незнакомых им людей виновными в чем-либо. Их поведение на следствии, которое порой проводилось с применением пыток, было лишено всякого оговора, лжесвидетельства против себя и ближних.
Известно, что Церковь не канонизирует лиц, которые на следствии оговорили себя или других, став причиной ареста, страданий или смерти ни в чем не повинных людей, несмотря на то, что и они пострадали. Малодушие, проявленное ими в таких обстоятельствах, не может служить примером, ибо канонизация – это свидетельство святости и мужества подвижника, подражать которым призывает Церковь Христова своих чад.
Знать о трагических страницах истории нашей Церкви необходимо, так как она дала удивительный пример мужества и мученичества, и об этом сегодня мы все должны знать, ведь это и есть наш самый настоящий и деятельный патриотизм.
На примере подвига новомучеников мы должны доносить до каждого нашего соотечественника свет Христовой истины, формирующий в личности духовные и нравственные принципы и основы, без которых невозможно возродить могучее и славное Российское государство.
Благодаря духовному подвигу новомучеников, в наши дни восстанавливаются и строятся храмы и монастыри, распространяется Слово Божие, и мы с вами имеем возможность жить полноценной духовной и церковной жизнью, возрождая наш национальный код и нашу историческую Родину – Россию. Уроки прошлого требуют от нас огромной ответственности и высокой морали во всех наших мыслях и поступках, так как вопрос стоит о будущем нашей страны и всего народа.